Главная Книги Биографии Эдуард Старк. Шаляпин - ДЕТСТВО, НЕВЗГОДЫ И ПЕРВЫЕ ШАГИ

Notice: Undefined variable: params in /home/hussar01/belcantoschool.ru/docs/belcantoschool.ru/plugins/content/smoothsc.php on line 37
Эдуард Старк. Шаляпин

Эдуард Старк. Шаляпин - ДЕТСТВО, НЕВЗГОДЫ И ПЕРВЫЕ ШАГИ

E-mail Печать PDF
Индекс материала
Эдуард Старк. Шаляпин
ПРЕДИСЛОВИЕ
ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
ДЕТСТВО, НЕВЗГОДЫ И ПЕРВЫЕ ШАГИ
СЕЗОН В МАРИИНСКОМ ТЕАТРЕ
СЛУЖБА В ОПЕРЕ С. И. МАМОНТОВА
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИМПЕРАТОРСКУЮ СЦЕНУ
МЕФИСТОФЕЛЬ
ФАУСТ
БОРИС ГОДУНОВ
ИОАНН ГРОЗНЫЙ
ОЛОФЕРН
ДОН-КИХОТ
ДОН-БАЗИЛИО
СУСАНИН
ДЕМОН
САЛЬЕРИ
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Все страницы

ДЕТСТВО, НЕВЗГОДЫ И ПЕРВЫЕ ШАГИ

Медленно катила свои воды великая Волга. Жаркими лучами с голубой высоты ласкало ее солнце. В темные ночи светил ей месяц, мерцали бесчисленные звезды. А по обе стороны могучей реки то расстилались необозримые степи, пестревшие цветами, желтевшие спелым колосом, то темною стеною вставали дремучие леса, густые, непроходимые, приют диких зверей да лихих разбойников, хранившие в чаще своей жуткую тайну.
Бежали годы, медленно проходили столетия. Орлы, поднявшись с насиженных гнезд на Жигулях, медленно реяли в высоте. "Сарынь на кичку"-грозно разносилось над водной гладью, порой трещала перестрелка, раздавались чьи-то стоны, порою, точно вольная птица, взвивалась к небу, навстречу солнцу, широкая, плавная, то унылая, то лихая, то сердце щемящая, то пронзающая душу буйным весельем русская песня.
Бежали годы, медленно протекали столетия,
Где-то в глуши, в тени лесов, под прикрытием скал, залегла великая сила, ожидая поры, когда можно будет вырваться на простор, пройтись по белому свету. Где-то на таинственных скрижалях чьей-то вещей рукой было вырезанозаповедано: быть отсюда, с широкой Волги, богатырю-певцу, князю русской песни.

В городе Казани, в семье крестьянина Вятской губернии, Ивана Шаляпина, служившего писцом в уездной земской управе, родился 1 февраля 1873 года сын Федор. Случилось все просто и тихо, не было никаких особых знамений, которые предвещали бы, что этот крестьянский сын сделается велик и знаменит, возвеличит русское искусство, заставит все страны мира склониться перед своим талантом. Каким бы нужно было быть ясновидящим пророком, чтобы, глядя на мальчика Федю, сына скромного управского писца, играющего со сверстниками в бабки, месящего уличную пыль босыми ногами, предсказать ему головокружительную мировую карьеру. Страшная, чудодейственная сила, долгие годы накоплявшаяся в ряде поколений, чтобы сосредоточиться в нем, дремала, и кто знает, пробудилась ли бы она к творческому бытию, если бы не причудливое сцепление случайностей на пестром пути его скитальческой жизни?
С чего же началось? Прежде всего обнаружилось, что богатырская натура, в которой таились неуравновешенные, первобытные творческие силы, не укладывалась ни в какие рамки. Не было той дороги, по которой Шаляпин, даже в самые юные годы, мог бы двигаться спокойно, не сворачивая в стороны. Обстоятельства выдались нерадостные. Жизнь не баловала молодого Шаляпина, и неизвестно, чем богачеслезами или смехом, горем или радостью-были его детские годы. Он был предоставлен самому себе, и должен был одиноко сносить всякую беду, всякую неурядицу, какая бы ни свалилась на его юную голову. Кругом себя он видел лишь обыденную мещанскую обстановку, бедную, незамысловатую жизнь, нудную, угрюмую жизнь задворков провинциального города, где царят особые нравы, сложившиеся под влиянием угнетенного миросозерцания людей, которым жизнь судила быть ее рабами, в конец загнанными, запуганными, влачащими свои дни в беспросветной бедности. Нужда, -вот чем повиты детские и юношеские годы Шаляпина. Всякий день приносил новое огорчение. За что бы Шаляпин ни брался по воле своих родных, все валилось из рук, все было одинаково неудачно, точно пророчески намекая, что не здесь его призвание, что не уместиться ему в этих тесных пределах. Отдают мальчика Федю в приходскую школу. Казалось бы, чего еще надо? Сиди в классе, усваивай грамоту, начальные правила арифметики, тем более, что без этого ведь не проживешь. Но поди, втолкуй недисциплинированной натуре: "ученье-свет, не ученьетьма", заставь ее преклониться перед прописной моралью, уверовать в ее силу, когда душа непрестанно влечется к чему-то другому, когда она ощущает неодолимую потребность изливать свои тайные стремления в звуках или красках, найти исход смутному чувству. Таким исходом для молодого Шаляпина явилась скрипка, на которую он с жадностью набросился, не взирая на то, что на каждом шагу ему приходилось платиться за свое невинное увлечете. Скрипка мешала, как следует, заниматься науками и тому, кто на ней пиликал, и тем, кого это пиликанье развлекало. Случай довольно обыкновенный. В какой угодно школе, будь она захолустной или столичной, все, что проявляется у воспитанника особенного, выходящего из общего уровня, всегда почитается назойливым, мешающим делать то дело, которое указано в правилах и руководствах.
Еще до поступления в приходскую школу Шаляпин обучался сапожному ремеслу у своего крестного отца, владевшего сапожной мастерской. По окончании школы, ему снова пришлось взяться за изучение этого ремесла, но уже вод чужим руководством. Легко себе представить, что из этого ровно ничего не вышло. Известно, какая тут обстановка: не столько обучают ремеслу, сколько бьют и заставляют исполнять разные, порою довольно унизительные, поручения. После сапожного мастерства Шаляпина стали обучать мастерству токарному, а там отправили в находящийся в 60 верстах от Казани заштатный городе Арске, где отдали в министерскую школу; но он кончил тем, что попросту бежал из этого города и вернулся в Казань.
После всех мытарств, Шаляпин поступил на службу туда же, где занимался отец, т. е. в уездную управу, переписчиком бумаг, сначала без жалованья; впоследствии он получал 8 рублей в месяц... И потянулись для мальчика длинные, унылые дни. Сегодня управа, завтра управа, и никакого просвета впереди, никакой надежды на иное, более светлое будущее. А между тем в юной голове уже роились неясные мечтания, и кто знает, в какое безбрежное царство фантазии уносился думами мальчик Шаляпин. С одной стороны - уездная управа, с ее скучными бумагами, которые надо переписывать, склонившись над грядным столом, с утра до вечера. А с другой... уже что-то смутно намечалось. Скрипка явилась первой вехой на пути, еще неосознанном будущим гением. Затем, когда Шаляпин был еще в школе, у него обнаружился прекраснейший дискант, благодаря которому он попал в духовный хор, а через некоторое время добрался до архиерейского. Вот где коренится начало шаляпинского пения. Но, конечно, ни ему самому, и никому из окружающих его в ту пору не могло и в голову прийти, какое громкое, полное славы будущее ожидает маленького певчего.
Наконец, молодым Шаляпиным начало овладевать страстное увлечете театром, принимавшее у скромного, безгранично застенчивого мальчика прямо трогательные формы. Театр стал для него храмом, единственным местом, где он отводил душу, забывая тоску своего будничного, серого существования. Блаженство это стоило гривенник. За эту плату можно было забраться на галерею и там, следя за ходом спектакля, чувствовать себя, как в раю. Но, увы, иногда этот рай оказывался недостижимым, потому что не всегда спасительный гривенник шевелился в кармане писца уездной управы, зарабатывавшего упорным и неблагодарным трудом около 30 копеек в день. Вероятно, такие дни были для него поистине черными. Частое посещение театра и горькое сознание, что это блаженство не всегда доступно, навели Шаляпина на мысль самому сделаться прикосновенным к спектаклям и обеспечить себе таким образом и даровое зрелище, и еще кое-какой заработок, -так как мальчикамстатистам за каждое участие в спектакле уплачивалось по пятаку. И он, после долгих размышлений, с трудом поборов природную робость и застенчивость, поступил статистом в казанский городской театр, и впоследствии сам рассказывал, с каким восторгом забрался в эпилоге оперы "Жизнь за Царя" на кремлевскую стену, с каким азартом кричал оттуда "ура"... Профессия статиста увлекла его страстную натуру целиком, и кто знает, какие мысли роились у него в голове под впечатлением всего, что приходилось ему видеть на сцене. Бывали тут и весьма любопытные совпадения.
Так, однажды, когда облаченный в кавказский наряд Шаляпин готовился выползать диким зверем из-за кулис во втором Действии "Демона", Максим Горький в этом же спектакле запевал "Ноченьку", а Александр Амфитеатров гремел на весь театр: "Хочу свободы я и страсти"... Каким образом они сошлись все трое? Очень просто. Амфитеатров, раньше чем выйти на широкую литературную дорогу, которая привела его к громкой славе, пробовал себя в совершенно другой отрасли искусства и под псевдонимом Амфи подвизался на провинциальных сценах, исполняя первые баритонные партии. Кочуя из города в город, Амфи попал в казанский городской театр как раз, когда Шаляпин фигурировал там в качестве статиста.
Максим Горький в это же время претерпевал одно из очередных испытаний, уготованных ему судьбой, которая сулила будущей литературной знаменитости долгие годы нескончаемых лишений, вечного трепета за свое существование. В ту пору он пробовал хоть каким ни будь способом приткнуться к пристани и, пользуясь тем, что обладал недурным тенором, устроился в оперный хор. И какая ирония судьбы! Одновременно ту же попытку сделал Шаляпин. Но у юноши тогда как раз ломался голос, на пробе его забраковали, в хор он не попал и вынужден был по-прежнему оставаться статистом. Легко себе представить, какие он пережил черные минуты, вообразив, что ему никогда не удастся завоевать себе положение на сцене.
Но как бы там ни было, душу свою он продолжал отводить по вечерам в театре, а днем шла все та же канитель, состоявшая в переписывании бумаг, с той разницей, что уездную управу сменила сначала ссудная касса Т-ва Печенкина и К°, а потом-судебная палата, пока и Это в один прекрасный день не оборвалось весьма неожиданным образом:
Шаляпин взял на дом переписывать какие-то бумаги и по дороге потерял их. За это его уволили, и он лишился того скудного заработка, какой имел. Положение создалось критическое. Он попробовал, было выступить на открытой сцене, в какой-то нелепейшей пьесе дали ему роль жандарма, причем сказать нужно было всего лишь несколько слов. Но Шаляпин до того оробел, очутившись перед публикой, что не в состоянии был вымолвить ни звука и только сделал рукой какой-то не весьма вразумительный жест, после чего занавес упал, и дело окончилось скандалом. На некоторое время он уехал с родными в Астрахань, затем опять вернулся в Казань, где устроился в духовную консисторию... снова переписывать бумаги по 8 копеек с листа, причем больше четырех листов в день переписать никак не удавалось. Надо было найти какой ни будь выход из этой крохоборческой жизни. Все, чем до сих пор ему приходилось заниматься, вся жизнь, которую он вел, не давали Шаляпину ни капли удовлетворения. Ему исполнилось шестнадцать лет. Он был полон здоровья, свеж и нетронут, как девственный чернозем, таящий в себе избыток производительных сил. И вот, не будучи более в состоянии идти по узким тропинкам, куда толкают его родные, весь уклад жизни, среди которого он родился и вырос, чувствуя себя неспособным слиться с окружавшим его безбрежным морем захолустного мещанства, юноша Шаляпин принимает решение покинуть родину.
Находившиеся в то время в Казани антрепренер С. Я. Семенов-Самарский набирал труппу для зимнего сезона в Уфе. Было это осенью 1890 года. К нему явился молодой Шаляпин и попросил взять его в хор. Просьба юноши была уважена, и он отправился служить в Уфу, согласившись на двадцатирублевое жалованье, причем сначала ему было даже предложено поступить на 15 рублей. Шаляпина не испугала и такая ничтожная цифра: столь велики были страсть его к сцене и желание во что бы то ни стало пробиться вперед, и столь ничтожными являлись его жизненные потребности. Что такое 20 рублей в месяц, даже при дешевизне провинциальной жизни? Ведь на эту сумму надо было иметь хоть какой ни будь угол, быть сытым и хоть сколько ни будь прилично одеваться. Но и эти 20 рублей, и первый этап его страннической жизни - служба в Уфе -были еще относительным благополучием в сравнении с тем, что постигло его в следующие годы.
С Уфы началась для Шаляпина полоса жизни, которая теперь должна ему казаться дурным сном, тяжелым кошмаром, до того не верится в действительность всего, что было... В Уфе же Шаляпин впервые, хотя и смутно, мог почувствовать, что недаром заложено в нем страстное стремление к сцене, что где-то на самом дне его души, еще не развернувшейся вполне, как прекрасный, готовый вскрыться цветок, дремлют богатырские силы. Как часто бывает в жизни, счастливый случай и тут сыграл Решающую роль. Была назначена опера "Галька". Исполнитель партии стольника перед генеральной репетицией внезапно отказался от нее, заменить его было некем, и тогда рискнули обратиться к Шаляпину с просьбой, не попробует ли он спеть стольника. Он согласился, приготовил роль, и уже на генеральной репетиции все были поражены, насколько этот робкий, застенчивый хорист хорошо овладел своей партией. Насту пил день спектакля, 18 декабря 1890 года, знаменательный день в жизни Шаляпина, так как отсюда надо считать начало его подлинной артистической деятельности. Шаляпин спел стольника не только вполне благополучно, но даже с успехом: заключительная ария в первом акте вызвала дружные аплодисменты всего театра, и фонды юного артиста сразу поднялись так высоко, что антрепренер увеличил ему жалованье на целых пять рублей. В дальнейшем ему пришлось еще выступать в той же партии и всякий раз с неизменным успехом, а затем началось и расширение его репертуара. Так, 8 февраля 1891г. в бенефис артистки Террачиано, поставившей оперу Верди "Трубадур", Шаляпин впервые исполнял роль Фернандо, у которого имеется довольно трудная ария в первом акте, и этот выход молодого артиста также увенчался успехом. Сезон закончился даже его бенефисом, 3 марта, когда Шаляпин исполнял партию Неизвестного в опере Верстовского "Аскольдова могила".
Вскоре после этого труппа Семенова-Самарского прекратила свои спектакли, члены ее разъехались кто куда, Шаляпин же остался в Уфе, по просьбе местного кружка любителей музыки и драматического искусства, задумавшего собственными силами устроить оперный спектакль, в программу которого вошли сцена у собора из "Фауста" и третья картина первого акта "Демона", причем Шаляпин исполнял роли Мефистофеля и старого слуги. Затем он концертировал в Златоусте, где пел арию Руслана "О, поле, поле", арию Сусанина "Чуют правду" и романс Козлова "Когда б я знал", чем и исчерпывался весь его тогдашний концертный репертуар. В то же время надо было как ни будь обеспечить себе средства к жизни, ибо, оставшись без ангажемента, Шаляпин лишился заработка, и для юного артиста было большим счастьем, что местное общество приняло в нем близкое участие. Председатель губернской земской управы, бывший в то же время руководителем вышеназванного кружка, устроил Шаляпина писцом в управу на жалованье в 35 рублей в месяц. Таким образом, Шаляпин снова очутился в тех же моральных условиях, что и у себя на родине, и разница заключалась только в размерах жалованья: там было 8 рублей, здесь-35, сумма терпимая для человека, привыкшего во всем себе отказывать. Но... опять была унылая служба, тяжелая лямка изо дня в день, нелепые бумаги с утра до вечера, опять горизонт заволакивался темными тучами. Кончилось тем, что Шаляпин попросту сбежал из Уфы и пристроился на 25 рублей в малороссийскую труппу Любимова-Дергача, с которой и принялся кочевать по городам и весям окраин Российской империи, сначала по Волге, потом по всему Закаспийскому краю, и так со всевозможными приключениями добрался осенью 1891 года до Баку, где бросил, наконец эту труппу.
Но так как жить все же чем ни будь надо было, то он поступил во французскую опереточную труппу некоего Лассаля, но не надолго, потому что антреприза скоро прекратилась. Тут началась для Шаляпина самая ужасная пора его жизни. Остался он буквально без всяких средств к существованию и, чтобы не умереть с голоду, взялся за ремесло носильщика: таскал кули то на пароходной пристани, то на вокзале... Зарабатывал когда десять копеек, когда двадцать, когда и вовсе ничего не зарабатывал Постоянного крова не имел и ночевал где случится, где застанет ночь, где не так дует и не так мочит дождем и где меньше шансов быть выгнанным на улицу. Так проходила зима. Кое-как, в начале 1892 года, Шаляпин добрался до Тифлиса, попал там в странствующую труппу какого-то Ключарева, снова кочевал с ней из города в город и по крайней мере хоть не голодал. Но в посту и эта труппа благополучно распалась. Шаляпин снова очутился на улицах Тифлиса, бездомным бродягой, не знающим, где преклонить голову, не знающим, будет ли у него сегодня на хлеб. Потянулись невыносимые дни, полные тоски и проклятия... Сердце сжимается при мысли о том, что великий артист, ставший гордостью своей родины и вызвавший удивление всего мира, так голодал, так бедствовал, так страдал... Те, что теперь кидают камень в Шаляпина за то, что он временами с презрением и неуважением относится к людям, подумали ли они, за что же ему собственно любить людей? Что видел он от них хорошего? Вот он стоит теперь на страшной высоте, в лучах славы, его имя повторяет весь мир, тысячи рук. протягиваются к нему, для всех он желанный гость, всем он дорог и нужен. И видя все это, должен же он думать:
"А было время, когда я, одинокий, мог протягивать руку тысячам людей и знал, что ни в ком не встречу поддержки и могу умереть голодной смертью на мостовой большого города". Человек человеку волк. За что же любить людей? Ведь до той минуты, когда Шаляпин силою своего таланта завоевал себе независимость, что видел он, кроме нужды и беспросветного горя, что испытал, кроме отчаяния, доводившего его до мысли о самоубийстве? Пройдя через горнило таких испытаний, нельзя вынести светлого воспоминания о людях, нельзя не стать, в лучшем случае, равнодушным к ним. Максим Горький из доли своих страданий вынес озлобленный ум, и нельзя себе представить, чтобы он особенно любил людей. Про Шаляпина не скажешь, что у него озлобленный ум, но к людям он относится во всяком случае без особого одушевления. И это-справедливо. Как забыть Шаляпину, что над ним... смеялись. Да, было и это... Я помню рассказы о том, как артиста, когда он уже был в Петербурге и пел в Панаевском театре, однажды привели в какой-то светский салон. На нем был фрак с чужого плеча или просто дурно сшитый, он шел по зале и слышал, как у него за спиной хихикали над его нескладной фигурой, застенчивой манерой держаться... А теперь? Теперь за ним наперерыв ухаживают, пресмыкаются, лебезят, готовы на все, чтобы только привлечь его внимание, по утрам дожидаются на дому по несколько часов его пробуждения, чтобы обратиться к нему с просьбой, и создают вокруг него такую обстановку, такую нравственную атмосферу, что и теперь, стоя на вершине славы, он духовно так же одинок, как и дни своей голодной, печальной юности. Отдельных людей он еще может вспоминать с чувством глубокой благодарности, но много ли их? Редкие единицы.
К числу таких людей, сыгравших в жизни Шаляпина крупную роль, принадлежит Д. А. Усатов, весною 1889 года покинувший московский Большой театр, в котором он в течение многих лет нес теноровый репертуар, и переселившийся в Тифлис, где он с большим успехом занялся преподавательской деятельностью.
Шаляпин летом 1892 года, после долгих мытарств, устроился в бухгалтерском отделении управления Закавказской железной дороги, в то время, как Максим Горький работал слесарем в мастерских той же дороги, и товарищи Шаляпина по службе неоднократно советовали молодому певцу пойти к Усатову на пробу голоса, но он все колебался, главным образом из-за недостатка средств. Наконец, в один прекрасный день решился: отправился к Усатову и произвел настолько хорошее впечатление, что тот немедленно взял его к себе в ученики и принялся усиленно с ним заниматься. С первых же шагов Шаляпин стал делать значительные успехи. Дело сильно облегчилось тем, что Шаляпину не пришлось возиться с очень трудным делом постановки голоса, не пришлось потому, что постановка голоса у Шаляпина оказалась природной, -драгоценное свойство, которым в сильнейшей степени одарены итальянцы и которое у нас встречается не часто. Видя быстрые успехи своего ученика, Усатов скоро нашел возможным выпустить его на концерте музыкального кружка в доме Арцруни, что затем повторялось неоднократно в течение года, проведенного Шаляпиным в занятиях с Усатовым.
Наконец, в сентябре 1893 года он получил приглашение вступить в труппу казенного тифлисского театра на жалованье в 150 рублей в месяц, где и оставался до весны 1894 года, исполняя разные партии, уже такие ответственные, как Мефистофель в "Фаусте" и Мельник в "Русалке". Оперную антрепризу в этом театре держал известный в провинции, ныне покойный, В. Л. Форкатти вместе с Любимовым. Обстановка была, как и во всех тогдашних оперных предприятиях, самая убогая. Труппа же-довольно порядочная, главным образом молодежь. Между прочим, первое место в ней занимало хорошо знакомое Петербургу по спектаклям Мариинского театра сопрано, г-жа Папаян, ныне покойная. Капельмейстером состоял Труффи. Шаляпин уже тогда обратил на себя внимание своим прекрасным голосом и проблесками драматического таланта, хотя, конечно, все, что он делал, стремясь к драматической игре, было еще очень примитивно. В качестве документа от того времени сохранилась мало кому известная фотография артиста в роли Мефистофеля. Глядя на этот глубоко наивный грим, эту традиционную бороду клином, эти длинные, точно у таракана, усы, и сопоставляя с тем, что выработал Шаляпин впоследствии, поражаешься контрастом и той непреодолимой силой творческой работы художника, который, вечно неудовлетворенный, не успокоивающийся ни на минуту даже на том, что сделано хорошо, успешно, эффектно, что стяжает рукоплескания и лавры, стремится все вперед и вперед по пути достижения наивысшего совершенства и всеисчерпывающей истины в искусстве.
Весною 1894 года Шаляпин, сколотив малую толику денег, поехал в Москву. Кончились для него черные дни. Смело и уверенно молодой артист мог смотреть в глаза будущему, хотя самая пылкая фантазия вряд ли в состоянии была бы нарисовать ему картину того, что его ожидает впереди, каким могущественным чародеем ему предстоит сделаться. В Москве, в театральном агентстве Рассохиной его услыхал знаменитый в ту пору антрепренер М. В. Лентовский, набиравший оперную труппу для летнего сезона в Петербурге, в театре Аркадия. Шаляпин ему понравился, и он взял его к себе. Таким образом, петербургская публика впервые услыхала своего будущего кумира на летней сцене Шаляпин сразу стал выдвигаться, и тут мы впервые встречаем упоминание о нем на страницах серьезного органа, посвященного театру. Так, в августовском номере журнала "Артист" от 1894 года читаем:
"В воскресенье, 24 июля, в театре Аркадия оперною труппою, под управлением г. Лентовского, представлена в 1 раз фантастическая опера в 3 действиях Оффенбаха "Сказки Гофмана". Опера смотрится с интересом. Оркестр под управлением Труффи играет с увлечением; солисты. большею частью молодые силы, с вокальной стороны заслуживают похвалу. Недурен также мужской хор, кроме г. Лодия, имевшего заслуженный успех, понравились г-жа Андреева-Вергина, легкое колоратурное сопрано, гг. Бастунов (баритон) и Шаляпин (красивый basso cantante)".
Закончив с грехом пополам, в смысле материальном, сезон в Аркадии, так как дела Лентовскаго шли неважно, Шаляпин осенью вступил в С. Петербургское оперное товарищество, снявшее для своих спектаклей Панаевский театр. Здесь он пел самые разнообразные партии, начиная от незначительных, кончая очень ответственными. Сегодня он выходил в роли Дон-Педро в опере Мейербера "Африканка", роли совершенно трафаретной, до того манекенной, что даже самый талантливый и опытный артист не знал бы, что с собою делать, изображая этого португальского синьора, завтра пел Бертрама в "Роберте-Дьяволе" или Мефистофеля в "Фаусте". Как сейчас помню его в "Африканке". Стоит длинный такой, худой, с ногами, обтянутыми в трико, в Действии принимает участие весьма слабое и делает какие-то странные жесты рукою, выворачивая ее внутреннюю поверхность наружу. Впрочем и то сказать: какое живое творчество можно проявить в "Африканке", либретто которой представляет диковинный образчик чепухи, положенной на очень громкую музыку. Опера эта окончательно утратила всякий художественный интерес, и все отдельные попытки оживить ее нужно считать совершенно бесплодными. Но для Шаляпина, этой нетронутой богатырской целины, даже выход в подобной трафаретной опере приносил свою долю пользы, так как помогал ему свыкаться со сценой и с публикой, а главное-частое выступление в спектаклях было необходимо и для голоса, служа для него упражнением.
Находясь в Панаевском театре, Шаляпин не мог пожаловаться ни на безделье, ни на отсутствие успеха. Напротив, и работы было достаточно, и успех обозначился настолько определенно, что о Шаляпине заговорил Петербург; нередко можно было присутствовать при таком разговоре:
"А вы слышали Шаляпина?-Нет.-В таком случае пойдите поскорее, очень хорошо поет". У Шаляпина тогда еще не было строгой чеканки художественных образов; он приобрел ее значительно позже; но зато в самом звуке его голоса заключалось что-то неотразимо притягательное, глубоко волновавшее душу. Тайна этого обаяния заключалась в том, что Шаляпин был молод, его талант-непосредственен, его искусство- свежо. А все это имеет свою непостижимую прелесть.
Так вот откуда пришел Шаляпин, этот богатырь русской сцены. Крестьянский сын, не получивший никакого образования, он, как тот славный архангельский помор, "по своей и Божьей воле стал разумен и велик". Выйдя из полной безвестности, не имея никаких корней в прошлом, которые объяснили бы тайну заложенной в нем творческой силы, подвергаясь бесчисленным ударам судьбы, испытав все невзгоды голодного и холодного существования, все претерпев, все выстрадав и оставшись среди житейских бурь невредимым и крепким, точно вековой дуб, над которым бессильна слепая ярость расходившихся стихий, вышел он на прямую дорогу, на широкий простор и принес людям дар красоты небывалой, дар могучего пения, соединенный с даром трагедии. Две музы, Эвтерпа и Мельпомена, посвятили его на великое служение искусству.



 

Notice: Use of undefined constant normal - assumed 'normal' in /home/hussar01/belcantoschool.ru/docs/belcantoschool.ru/modules/mod_agtranslatorv2/mod_agtranslatorv2.php on line 152

Notice: Use of undefined constant top - assumed 'top' in /home/hussar01/belcantoschool.ru/docs/belcantoschool.ru/modules/mod_agtranslatorv2/mod_agtranslatorv2.php on line 296

Notice: Use of undefined constant left - assumed 'left' in /home/hussar01/belcantoschool.ru/docs/belcantoschool.ru/modules/mod_agtranslatorv2/mod_agtranslatorv2.php on line 445

Notice: Use of undefined constant right - assumed 'right' in /home/hussar01/belcantoschool.ru/docs/belcantoschool.ru/modules/mod_agtranslatorv2/mod_agtranslatorv2.php on line 590

Итальянская вокальная школа

Кто на сайте

Сейчас 29 гостей онлайн
Пользовательского поиска

Архив